Протоиерей Глеб Каледа принадлежит к числу замечательных священников, имена которых вписаны в скорбную и одновременно победную историю нашей Церкви XX века. Успевший пройти и войну, и научное поприще, доктор наук и тюремный священник, духовный писатель и замечательный семьянин, отец Глеб навсегда останется в памяти тех, кому Господь судил встретить его на своем жизненном пути.
Родился Глеб Александрович Каледа 2 декабря 1921 года в Петрограде, отцом его был Александр Васильевич Каледа, крупный экономист, в свое время окончивший Минскую духовную семинарию и Петроградский политехнический институт. Мать, Александра Романовна, происходила из дворянского рода Сульменевых, ее отец был царским генералом, воспитателем наследника сербского престола, будущего первого короля Сербии Александра.
По переезде в Москву в 1927 году у семьи установились тесные духовные связи с бывшими членами Христианского студенческого движения. В это время массовых гонений на Церковь небольшая квартира семьи превращается во временное пристанище для репрессированных священнослужителей и членов их семей, скрывающихся от властей или едущих в ссылки из ссылок. Первый духовный отец Глеба о. Владимир (Амбарцумов) (впоследствии он был прославлен как священномученик), протоиерей, настоятель храмов св. князя Владимира в Старых Садах и св. Николая у Соломенной Сторожки, был расстрелян 5 ноября 1937 года. Подростком Глеб, по просьбе о. Владимира Амбарцумова, разыскивал скрывавшихся в Подмосковье православных клириков, по возможности помогая им деньгами и продуктами.
В своей книге «Записки рядового» о. Глеб Каледа писал: «Отрочество не рисуется мне светлыми и легкими акварелями» В нем были и голод, и длинные очереди за хлебом, и долгие тайные разговоры родителей с друзьями на кухне, когда дети, они думали, спали.
Семьи, входившие в Христианский кружок дружили, помогали друг другу во всем, дружили и их дети. Глеб был дружен с сыном о. Владимира (Амбарцумова) – Евгением, его дочерью Лидией, (ставшей через много лет его женой), Сережей Шиком, сыном будущего священномученика о. Михаила (Шика), Натальей Квитко.
Детьми Глеб с братом Кириллом часто бегали играть на Ивановский проезд в семью Надеждиных, чей отец, священник о. Василий, в начале 30-го года скончался в лагере в Кеми.
Маленьким Глеб спрашивал мать: «Почему всех арестовывают, а нас не арестовывают?»
— А мы недостойны пострадать за Христа, — отвечала мать
С детства он привыкал к конспирации. Мама, попросив его встретить на углу Новослободской улицы и Сущевского вала о. Владимира (Амбарцумова), строго наказывала ему не подходить к о. Владимиру под благословение, надо было соблюдать осторожность в поведении.
В ноябре 1933г умерла Александра Романовна, мама Глеба, ему было 12 лет. Он очень тяжело пережил смерть матери, они были очень близки друг другу, пришлось остаться в школе на второй год.
Потом арестовали о. Владимира Амбарцумова и Глеб с Лидой часто ходили в приемную НКВД на Кузнецком мосту узнать, где он и что с ним. Все эти часы и дни Глеб всегда ждал Лиду неподалеку от приемной.
Началась война. Глеб дежурил в противопожарной охране и гасил по ночам зажигательные бомбы. В августе 1941 года Глеб был призван в армию. На Урале он проходил подготовку на курсах связистов.
Глеб в качестве связиста был участником сражений на Волховском фронте, под Сталинградом, Курском, в Восточной Пруссии, участвовал в освобождении Белоруссии, день Победы встретил недалеко от Гданьска. Позже воспоминания о своей жизни он назвал «Записками рядового», так как «рядовым я прошел войну, позже стал рядовым научным работником, в конце жизни – мелким синодальным чиновником и рядовым священником Русской Православной Церкви».
Во время войны Глеб учился. Он всегда носил с собой учебники, заочно окончил курсы немецкого языка. Затем он поступил на заочное отделение Института цветных металлов. Друзья все время посылали ему на фронт учебники. Сначала начальство не одобряло его занятий ( у него и так была тяжелая поклажа – радиостанция), а потом с этим смирилось. И к концу войны даже бывало так, что кто-то из начальства подходил к нему и говорил: «Глеб, тебе надо заниматься!»
30 марта 1945 года погиб на фронте брат Глеба Кирилл Каледа, ведя в бой свое подразделение. Кирилл погиб в своем первом бою, попав на минное поле. Сохранилось его письмо, где он так героически стремился в бой. Глеб его охлаждал и писал, что все далеко не так романтично, что война — это сырость, грязь, мокрые окопы и кровь – « отдай свою душу в руки Господа и доверься ему, и все будет хорошо».
Вскоре после окончания войны Лидия получила от Глеба открытку, на ней весна, улица, цветущие деревья. В ней было написано: « Лидочка, с миром! Окончание войны совпало с Красной Горкой, словно Он восстал, чтобы сказать: «Мир вам!» Это совпадение как-то очень… Ты понимаешь меня, ибо, вероятно, переживаешь то же. Радуйтесь празднику Неба и празднику Родины. Пусть будет весна – весной. Целую, твой брат Глеб.
Война окончилась.
В июне 1945 года Институт цветных металлов вызвал Глеба на сессию. Его отпустили из армии. Но заниматься ему было трудно, часто болела голова, он был очень утомлен войной и всем пережитым. Глеба положили в больницу. Врачи понимали, что война окончена и освободили его от армии. Так Глеб остался в Москве.
Поступать в Институт цветных металлов Глеб передумал, он поступил в Московский геологоразведочный институт (МГРИ), где его приняли без всяких экзаменов.
Он с увлечением и очень успешно занимался в институте, летом обыкновенно уезжал в экспедиции в Среднюю Азию. Выбор этого региона для исследований был связан с тем, что в Ташкенте служил его духовник отец Иоанн (Вендланд), который был секретарем епископа Гурия (Егорова). С архимандритом Иоанном Глеб познакомился в Троице-Сергиевой Лавре. Приемная мать Глеба представила Глеба наместнику ТСЛ архимандриту Гурию, которого она знала по Петербургу, где занималась у него на богословских курсах. А архимандрит Гурий передал его архимандриту Иоанну (Вендланду), который по светскому образованию был геологом.
В 1946 г. архимандрит Гурий был посвящен в епископы и отправлен в Ташкент вместе с архимандритом Иоанном. Таким образом планы Глеба работать на севере изменились. Он решил, что будет работать на юге, чтобы видеться со своими духовными руководителями.
Глеб хорошо учился, уже на втором и третьем курсе он получал сталинскую стипендию 800 рублей, по тем временам очень большие деньги. Причем и преподаватели и студенты, все решили, что именно он должен получать эту стипендию. Но секретарь комсомольской организации был против. Он заявил, что даже если Глеб прошел войну, но не был ни пионером, ни комсомольцем, то за этим что-то стоит. Но общественность все-таки победила, и Глеб получал сталинскую стипендию. Он много и регулярно помогал и своей семье, и семьям своих друзей.
Глеб и Лидия всегда были самыми близкими друзьями. Об этом можно судить по письмам, которых сохранилась в семье целая коробка. Вот одно из этих писем.
« Я помню наше условие. На днях стал читать, как открылось. Это была 14 гл. Мрк. И.Х. сам показал нам, как мы должны молиться: «Авва, Отче! Все возможно тебе; пронеси чашу сию мимо меня; но не чего Я хочу, но чего Ты». Это образ молитвы для всякого христианина в решительные минуты его жизни, в моменты крутых поворотов его судьбы. Обрати внимание, это место открылось само. Если можно, то я не поеду на фронт. Да будет воля Отца! Человек наделен в известных пределах свободной волей. Это и ответственность большая (иногда даже страшная), и счастье.
В театре крови я буду являться одним из важнейших винтиков (радист, через которого проходят все команды) машины убийства (скажи, где правые, где виноватые?) Смерть. Нам, простым людям, конечно, хочется жить, особенно молодежи, но разве так уж важно долго жить? Разве смерть близкого человека, тяжело переживаемая нами, не открывает нам дверь в другой мир? Помнишь, кн.Марья и Наташа, когда умер кн.Андрей, плакали не от горя, а от умиления перед простым и торжественным таинством смерти. Первые христиане на похоронах одевались в голубое как символ вечности»
Другое письмо: «Нам надо отдать себя Его воле – и только. Что нам опасность? Разве наш дом здесь? Разве не мы поем: не убоимся ужасов в ночи, стрелы летящей днем? Неужели и здесь мы далеки от слов : Падут тысячи и тьма одесную тебе? О, как все это справедливо! На войне личным опытом это постигнуто.
У меня есть глубокое ощущение, что лично мне не нужны ровики, ибо то, что будет со мною, совершенно не зависит от них. Оно очень глубоко и прочно. Ровики, конечно, рою, ибо приказывает начальство и неудобно уклоняться от работы, когда работают товарищи. Разве нет у нас Сильнейшей защиты? И в этом чувстве нет и капли моей личной заслуги».
У него была совершенно твердая вера, поэтому, как писала впоследствии его жена, он и остался жив, пройдя всю войну, и попадая в такие тяжелые обстоятельства, когда другие, даже офицеры, удивлялись, каким чудом он остался жив.
Долгие годы Глеб и Лидия были самыми большими друзьями, не помышляя о женитьбе. В доме Амбарцумовых он бывал очень часто. В конце 1949 года он отправил письмо своему духовному отцу арх.Иоанну (Вендланду) , в котором спрашивал его благословения, что ему делать после окончания института, стать ли монахом или жениться.
28 января ответ был получен. Вот строки из этого письма:
« В такой давней, прочной и все растущей дружбе можно видеть промысел Божий и благословение Божие… а на вопрос: можешь ли ты быть монахом? – приходится дать такой ответ: монахом ты мог бы быть, но твоя жизнь сложилась так, что это невыполнимо.
Тебя тянет пойти на церковное служение в некотором далеком будущем?
Дай Бог! Лида этому не помешает».
Глеб и Лидия съездили вместе к преподобному Сергию и на Ваганьковское кладбище, на могилы к их мамам. Так они стали женихом и невестой.
Расписались они 5 апреля 1951года, расписались и разошлись, не придавая этому никакого значения. Жить им было негде. Венчание все время откладывалось, потому что Глеб хотел окончить диплом, а он ко всему, что он делал, относился очень основательно.
Венчались в последнюю пятницу перед Вознесением, 1 июня 1951 года. После венчания уехали в Сергиев Посад. Никакого особо пышного стола не было, да они и не хотели устраивать такой стол, венчались при закрытых дверях, присутствующих было очень мало.
Они поженились, зная друг друга уже 20 лет.
Вскоре после венчания молодые уехали в экспедицию в Ташкент. Это было их свадебным путешествием. Их первым отдельным жильем была палатка.
И началась жизнь, полная бытовых трудностей, съемных комнат, дач. Рождались дети один за другим. Через год после свадьбы родился Сергей, в 1954 году – Иван. Через полгода Глеб блестяще защитил кандидатскую диссертацию и уехал в экспедицию. Лидия осталась одна с двумя детьми.
В своей книге о семье «Домашняя церковь» о. Глеб впоследствии писал: « Супруги-христиане должны быть готовы, несмотря на все трудности, строить христианские семьи, помня, что на каждого ребенка Бог посылает помощь по вере родителей. Многодетность семьи – одна из форм распространения христианства. А родителям следует носить своих детей на раменах молитв, как друзья несли расслабленного к ногам Иисуса, и Он, видя их веру, исцелил его.»
И не было никакого расхождения между словами этой книги и созиданием собственной семьи о. Глеба и матушки Лидии.
В августе 1955 года родилась Александра, в это время они жили в очень холодном доме. Пол всегда был очень холодный. Зимой, когда Лидия стирала, таз с пеленками примерзал к полу. На учет по жилью их никак не ставили, так как у них получалось больше трех метров на человека.
В июле 1958 года родился Кирилл, в апреле 1961 года — Маша, в марте 1963 года – Василий. После его рождения семью все-таки поставили на учет.
Глеб по-прежнему уезжал в экспедиции, иногда даже на пять месяцев, а Лидия с детьми ждали его.
В июле 1966 года им предложили 5-комнатную квартиру, в которой семья и сейчас живет. Тогда, после съемных комнат это, конечно, была большая радость для них.
Вскоре после рождения Василия Глеб Александрович стал начальником литологического отдела ВНИГНИ (Всесоюзного научно-исследовательского геологоразведочного нефтяного института). На этой работе ему тоже приходилось ездить в командировки, правда, не такие длинные. Во все экспедиции Глеб Александрович неизменно брал с собой Евангелие и записную книжку, в которой Лидия Владимировна написала ему последование вечерни и утрени (какие псалмы читать и т.д.), а в другой половине записной книжки были службы по гласам. И Глеб Александрович, где бы он не находился, неизменно в субботу и воскресенье вычитывал сколько можно, никогда не забывал праздников.
Шли годы. В 1957году арх.Иоанн (Вендланд) был послан в Дамаск, в Антиохию, потом в Берлин, а в 1962 году в Северную Америку. Их духовная связь временно прекратилась.
Но в 1967 году уже митрополит Иоанн вернулся в Россию и занял Ярославскую кафедру. Он купил себе половину дома в Переславле-Залесском, чтобы быть где-то прописанным. И с того времени Глеб Александрович стал регулярно бывать в Переславле-Залесском и останавливаться в епархиальном доме.
В 1972 году Владыка неожиданно попросил Глеба Александровича нарисовать план их квартиры и увидел, что у них есть комната, которая не граничит с соседними квартирами. После этого он предложил Глебу Александровичу принять тайное священство. Глеб Александрович сказал, что он недостоин. Владыка сказал, что достойных нет и в день Трех Святителей, 12 февраля 1972 года, Глеб Александрович был тайно посвящен в диаконы в церкви епархиального дома, а 19 марта владыка рукоположил Глеба Александровича в пресвитера в Никольском храме, бывшем тогда кафедральным собором Ярославля. Это не катакомбная церковь, это церковь наша, Московской Патриархии. Отец Глеб поминал митрополита Иоанна как правящего архиерея и святейшего Патриарха, здравствовавшего тогда патриарха Пимена.
Когда владыка Иоанн предложил Глебу Александровичу принять священство, первое условие, которое он поставил перед ним – согласие супруги. И отец Глеб теперь уже стал служить Церкви, совершать службы, принимать своих духовных детей с согласия своей супруги и с участием всей семьи, всех, тогда уже шестерых детей.
Сначала о том, что папа стал священником, сказали только старшим детям. В Лазареву субботу они совершили первую Литургию.
Перед этим нужно было все организовать, то есть из ничего сделать храм. Матушка Лидия сшила полотняный подризник, как длинную ночную рубашку. Он всегда лежал среди белья. Потом из полосок ткани сделали епитрахиль. Фелони не было, был большой плат, который застегивался спереди английской булавкой, сзади пришивался крест, и получалась фелонь. Слава Богу, нашелся большой фужер, который стал Чашей; другой фужер стал дискосом. Окна кабинета завесили очень плотно, по краям стола и тумбочки положили тома докторской диссертации о.Глеба, на них полотенца и поставили иконы. Получился маленький алтарь. Для Престола был куплен большой этюдник.
Храм решили освятить в честь Всех святых, в земле Российской просиявших. На престольный праздник обязательно служили всенощную и по очереди читали канон русским святым.
Начались домашние богослужения, началось священническое служение о. Глеба.
Практически служили каждое воскресенье. В будни отец Глеб вечером возвращался с работы (он продолжал работать), к нему приезжали люди, они ужинали, и до 11 – исповедь. Увеличивалось число духовных детей о. Глеба.
При таком напряженном графике работы в 1981 году о. Глеб защищает докторскую диссертацию, в 1982 году ему присвоено звание профессора.
19 августа 1990 года о. Глеб подал прошение Патриарху, и 1 октября о. Глеба известили, что Святейший признал его священство, очень положительно отнесся к его прошению выйти на открытое служение. Для практики его послали служить в храм Илии Обыденного.
Окончательно из ВНИГНИ отец Глеб ушел в январе 1992 года, хотя директор даже предложил ему совмещать священническое служение с научной деятельностью, но он от этого отказался, стремясь полностью отдать себя новому служению.
Протоиерей Владимир Воробьев вспоминает об отце Глебе:
Познакомиться с отцом Глебом Бог привел меня около 40 лет назад, но близкое общение началось примерно с 1988-1989 гг., когда мы с собратьями-священниками стали организовывать лектории в разных клубах Москвы. После открытия годового лектория в Центральном доме культуры железнодорожников к нам присоединился отец Глеб. Он с замечательно живым интересом читал лекции, отвечал на вопросы, беседовал со слушателями. Мне было известно, что отец Глеб – тайный священник, и легализовать свое священство ему не удавалось.
Мы просили Святейшего Патриарха Алексия о назначении отца Глеба в Спасский храм Андроникова монастыря, но это не получилось. В конце 1990 г. по инициативе игумена Иоанна (Экономцева) и под его руководством был учрежден Союз православных братств. Союз был разделен на 15 секторов, и все участники должны были записаться в какой-либо сектор. Мы вошли в образовательный сектор и организовали на его базе катехизаторские курсы. Ректором решили выбрать отца Глеба, чтобы помочь ему легализоваться.
6 февраля 1991 г. начались занятия на наших курсах. Записались примерно 300 человек, энтузиазм у преподавателей и студентов был огромный, курсы сразу приобрели широкую известность, а отец Глеб, ставший близким помощником игумена Иоанна (Экономцева), скоро был принят в клир и назначен служить в родной ему храм Ильи Обыденного.
Игумен Иоанн скоро понял, что только два сектора по-настоящему перспективны, и предложил Святейшему Патриарху Алексию учредить два новых Синодальных отдела. Во главе Отдела благотворительности был поставлен архиепископ Солнечногорский Сергий, а во главе Отдела религиозного образования и катехизации — игумен Иоанн. Новый отдел располагался в Высоко-Петровском монастыре, в нем были запланированы пять секторов, и возглавить главный — сектор религиозного образования — пришлось отцу Глебу. Его деятельность успешно развивалась, и на учебном совете курсов, состоявшемся 29 мая 1991 г., он попросил его переизбрать, так как совмещать все свои должности он уже не мог — 2 декабря отцу Глебу исполнялось 70 лет.
Отец Глеб с грустью оставлял свое ректорское послушание, но работа в отделе, чтение лекций по научной апологетике и служение в храме полностью поглощали его силы. Видимо, болезнь уже подтачивала его.
Осенью 1991 г. на курсы набрали еще 300 человек, и стало ясно, что можно открывать Богословский институт. Было получено благословение Святейшего Патриарха Алексия и 12 марта 1992 г. был зарегистрирован первый устав Богословского института. Новый Православный Свято-Тихоновский богословский институт входил в подчинение Отдела религиозного образования и катехизации, так что отец Глеб был нашим прямым начальником. С отцом Глебом мы теперь встречались в отделе, заседали на ученых советах.
Дважды я был у него дома, помню его теплые беседы. Вместе с отцом Глебом мне довелось летать в командировку в Новосибирск на конференцию. В гостинице по вечерам мы обсуждали разные проблемы: как развивать духовное образование, как воспитывать студентов, обменивались мнениями о предполагаемой канонизации Царственных мучеников.
В Москве один или два раза я был у отца Глеба в Бутырской тюрьме, работа в которой, кажется, больше всего в последнее время притягивала его доброе сердце. Теперь он служил в Сергиевской трапезной церкви Высоко-Петровского монастыря и в тюремном Покровском храме.
Отец Глеб был замечательным духовником — мне один раз довелось исповедоваться у него. Его очень любили и почитали заключенные, своей верой и любовью он умел расположить к покаянию даже закоренелых преступников. Вера его была пламенной, он целиком отдавался тому, что делал. Большую часть жизни ему пришлось заниматься наукой, а последние свои годы он все свое трепетное сердце, все время и силы посвятил служению Богу и Церкви.
8 мая 1994 г., в неделю Антипасхи, семьи Каледа и Амбарцумовых получили известие о том, что имя Владимира Амбарцумова есть в списке расстрелянных в Бутово. И уже очень больной и слабый о. Глеб садится в машину и едет в Бутово и, так как в будни туда не пускали, отслужил панихиду рядом с полигоном. И о. Глеб, и его семья переживали это известие как очень большое событие.
8 июня 1994 г. на Литургии после освящения институтского храма Живоначальной Троицы на Пятницкой улице Святейший Патриарх Алексий возвел отца Глеба в сан протоиерея. К этому времени он прослужил в священном сане уже более 20 лет. Вскоре его положили в больницу.
В больнице отец Глеб был таким же, как всегда, — спокойным, собранным, погруженным в молитву и мысли о служении Церкви, как будто он не знал о своем смертельном диагнозе. Отец Глеб не жаловался на свои страдания и о болезни говорил мало.
Однажды, когда он еще мог выходить на прогулку, мы с ним ходили смотреть, как восстанавливается храм во имя иконы Божией Матери «Отрада и утешение» за Боткинской больницей. По дороге он, как всегда, живо расспрашивал о новостях в Свято-Тихоновском институте, делился своими мыслями и наблюдениями.
Потом я видел отца Глеба только в постели, когда он тяжело страдал. Но ни тени жалости к себе или уныния не видно было в его душе. Серьезно и мужественно готовился он к смерти, как на фронте, твердо, с молитвой и верой шел навстречу зову Божию. Кончина отца Глеба 1 ноября 1994 г . воспринималась как светлая и благодатная победа, увенчавшая его трудный жизненный подвиг.
Среди его богословских работ — статьи по апологетике, православному воспитанию и образованию, печатавшиеся в «Журнале Московской Патриархии», журналах «Альфа и Омега», «Православная беседа», «Путь Православия».
О. Глеб — автор книг, распространявшихся в свое время в «самиздате»: «Библия и наука о сотворении мира», «Домашняя церковь» (о христианской семье). Некоторые из книг о.Глеба — «Остановитесь на путях ваших. Записки тюремного священника», сборник проповедей «Полнота жизни во Христе», «Домашняя церковь» вышли из печати в издательстве Зачатьевского монастыря, отдельные проповеди подготовлены к печати и изданы общиной Высоко-Петровского монастыря. Другие работы о.Глеба готовятся к печати.
В 2007 году издательством Зачатьевского монастыря выпущена книга об о. Глебе, которая так и называется: «Священник Глеб Каледа – ученый и пастырь». В ней любовно и внимательно собраны книги и статьи о. Глеба и воспоминания о нем родных и близких.
О. Глеб был невероятно разносторонней и столь же невероятно целостной личностью. В его богатой событиями жизни обращает на себя внимание последовательность, которая обычно встречается разве что в житиях: набожный отрок-воин-ученый-странник-пастырь. Казалось, что этот человек никогда не знал никаких внутренних противоречий, — все у него было «на месте». И внешне о. Глеб до последних месяцев своей долгой жизни привлекал внимание: стройный, очень подтянутый, с безупречной осанкой (сказывалась «кавалерийская выучка» — тысячи километров экспедиций проделаны в седле), как-то особенно ловко и споро двигающийся, очень живой и абсолютно не суетливый. На его лице мы могли увидеть духовную радость, которая, к сожалению, так редко встречается в нашей повседневной жизни. Служение, поведение, весь образ батюшки были проникнуты благоговением, — этому важнейшему понятию он уделял огромное внимание, справедливо указывая, что оно почти безследно исчезло из системы нравственных ориентиров. «Внедрению» благоговения в души своих духовных детей о. Глеб посвящал проповеди, беседы, и не останавливался перед тем, чтобы строго выговорить тем, кто в храме без нужды передвигался с места на место, разговаривал или просто был в неподобающем настроении — поверхностным, рассеянным, легкомысленным. Да и вне храма о. Глеб — при всей его живости и приветливости — был образцом благоговения; как бы учил своим примером чтить образ Творца, отразившийся в сотворенном Им мире. Так, он мог сделать выговор любящему его (и любимому им самим) духовному чаду за неподобающую «резвость» при испрашивании благословения, пусть даже она диктовалась самыми лучшими чувствами: увидел любимого батюшку, подбежал, улыбаясь…
С особой серьезностью о. Глеб относился к духовному воспитанию девушек — будущих матерей, создательниц и хранительниц христианского семейного очага. Благословлял длительные помолвки, во время которых многократно беседовал с будущими супругами. Во время венчания казалось, что все силы своей души он стремится передать тем, кто стоит перед аналоем, и чувствовалось, что его молитва, его благословение явственно обладают силой, претворяющей их в действительность.
Но прежде всего все, знавшие о. Глеба, ценили его даже не как замечательного человека и пастыря, но как свидетеля и участника жизни Церкви в те времена, когда многие и многие считали, что она умерла и не воскреснет. Он был среди тех, кто верой и молитвой, действием и свидетельством хранили Церковь — и сохранили ее по слову Божию: «врата ада не одолеют ее» (Мф 16:18).
Александр Леонидович Дворкин вспоминает: Он обладал фотографической памятью и помнил почти все, что когда-либо читал или видел. Но такой редкий дар не был для него предметом гордости или превозношения: он считал его нормальным свойством, присущим всем людям. Помню, как-то он назвал ветер, дующий с моря, пассатом. Я спросил, откуда он это знает, и вообще, какая разница между пассатом и муссоном. “Как, — удивился отец Глеб, — ведь это проходят в пятом классе средней школы. Как же вы сдали экзамен по географии за этот класс?”
Отец Глеб очень любил Россию, ее природу, живущих в ней людей. Он всю жизнь был верным членом русской ветви Вселенской Православной Церкви. Но при этом он никогда не забывал о вселенском измерении и вселенском призвании Православия. Он все время напоминал своим духовным чадам, что Церковь наша не исчерпывается Россией, и что мы в России, так же как и члены других поместных православных Церквей, вместе питаемся из одного и единого Источника. Помню, с какой радостью он рассказывал об открытии новых православных приходов в Калифорнии, в Португалии, в Корее. Он считал, что бедствия, посланные в нынешнем веке нашей стране, во многом промыслительны, и что вызванное ими русское рассеяние послужило свидетельству о Святом Православии даже до концов земли.
Помню, как он радовался в православной Греции. “Ведь я никуда не уезжал, — повторял он. — Я на родине! Я в православной стране!”. Он был счастлив возможности служить в греческих храмах. Нужно сказать, что и греки совершенно не ощущали его иностранцем и обращались к нему почтительно-ласково: геронта — “старче”.
Он был отцом шести детей, и этот бесценный опыт отцовства полностью раскрылся в его пастырском служении. К каждому из своих духовных чад он относился как к сыну и дочери по плоти, и многие лишь через него впервые ощутили само понятие отцовства. Он очень близко к сердцу принимал все невзгоды, несчастья и падения каждого из нас: все это стоило ему громадной душевной боли. Для него не существовало “ближних” и “дальних”: взяв на себя духовное попечительство над человеком, он искренне ощущал его своим чадом, и направление его на путь спасения было для отца Глеба предметом неусыпной заботы. Одна его духовная дочь говорила мне, что одно время она даже не хотела ходить к батюшке на исповедь, боясь огорчить его и тем повредить его здоровью (это было уже после начала его болезни). Это чувство я знаю и по себе: к нему, как к родному отцу, всегда хотелось прийти с радостными известиями.
В его приходе было много молодых семей со своими сложностями, проблемами становления, размолвками и ссорами. Думаю, многие из них обязаны самим своим существованием благословению, совету и молитвам отца Глеба. Скольким из своих духовных чад он помог, скольких примирил, ободрил, укрепил! Он не уставал раскрывать своим духовным чадам всю возвышенность и всю глубину христианского учения о браке, о егоравночестности монашескому подвигу, вдохновенно говорил о том, как в брачных отношениях проявляется благодатная гармония материального и духовного в человеке.
А насколько непритязательным был этот маститый ученый, ветеран войны, заслуженный протоиерей. Он мог работать и работал в любых условиях, лишь бы были под рукой карандаш и бумага. Он не требовал себе отдельных кабинетов, автомобилей с водителем, секр
Когда я посещал его в больнице, он был очень слаб и сильно страдал от болей, но по-прежнему живо интересовался всем происходящим в жизни Церкви и Отдела. Он продолжал работать буквально до последнего дня, диктуя свои наблюдения о православном образовании для материалов архиерейского Собора. Он очень хотел побыстрее поправиться, чтобы принять участие в его работе — в работе первого за всю историю Русской Православной Церкви собора, посвященного проблемам миссии и образования.етарей, курьеров. С раннего утра до позднего вечера он месил московскую слякоть, постоянно с тяжеленным портфелем, в котором с предметами богослужебными соседствовали книги и рукописи; его толкали в общественном транспорте, он выстаивал длинные очереди, чтобы принести домой какие-нибудь продукты, — и не только домой: помню, как он попросил меня пойти с ним в магазин и помочь нести яблоки, которые он покупал для заключенных.
Однажды в командировке ему купили билет на пароход в первом классе. Отец Глеб был невероятно смущен: “Как, зачем это? Я ни разу в жизни не ездил первым классом. Стоит ли? Ведь можно и попроще”. Но хозяева наши были неумолимы: “Вам, отец Глеб, полагалось бы ездить первым классом со дня вашего появления на свет!”
Одним из самых основных понятий христианской жизни для него былоблагоговение. Часто, заметив во время богослужения, что кто-то был невнимателен, небрежен, он посвящал проповедь именно этой теме, справедливо указывая, что из современной жизни чувство благоговения изгнано почти без следа. Для него не было второстепенных моментов богослужения, — в каждом он видел полноту смысла. Чувством благоговения он явно жил и сам, и не только в храме. В его отношении к людям, к человеческой жизни, пожалуй, основным было благоговейное почитание Творца, Которого он умел видеть в Его творениях. Но благоговение отца Глеба не имело ничего общего со жреческой важностью; к себе он относился просто.
…Вот удивительный эпизод. Исповедуется мальчик совсем маленького роста. Низко наклоняться к нему батюшке уже не просто, — и он, старый священник, становится на колени перед ребенком и так принимает его исповедь.
Но Господь рассудил иначе. Земное служение отца Глеба завершилось за две недели до собора. Смерть батюшки была идеальной христианской кончиной, безболезненной, непостыдной, мирной, — именно той, о которой мы молимся. Последними словами отца Глеба были: “Не волнуйтесь, мне очень, очень хорошо”.
Мы не знаем, что, скрытое от наших глаз, было явлено ему в эти последние минуты. Но мы можем с уверенностью сказать, что те молитвы, которые он возносил за каждого из нас в течение своей земной жизни (многие, знающие его, помнят его синодики: толстые тетради, исписанные бисерным “профессорским” почерком), не прекращаются и теперь, когда он с дерзновением стоит перед престолом Господним.
По материалам сайта http://www.tayninskoye.ru